И н е с с а  П а к 

 Прощальный поцелуй

«Да святится имя твоё, да прибудет воля твоя на Земле, как на Небе…Аминь…»

Иногда в жизни наступает момент, когда грудь сковывается и так тяжело сделать вдох. Тебя всего переполняет от чувства безысходности, от какой-то вселенской боли. Ты начинаешь чувствовать себя виноватым, в чем-то повинном. Словно это ты в Варфоломеевскую ночь резал людей, это твоими руками скидывали новорожденных младенцев в реку… Кровь на твоих руках, отпечаток греха…Ты пытаешься убежать от этого секундного состояния, надеть маску на лицо, но все тщетно…

И я возьму на себя эту вину… Покажу вам мир, навеянный мелодиями и песнями, проведу через лабиринты своей души в свой мир… Я рискну, притронувшись к вечным вопросам, чтобы в них найти хоть частичку своей души…

Inflamma… Ritorna…

Его неизбежимой встречи

Боится каждый с этих пор;

Как меч – его пронзает взор;

Его приветственные речи

Тревожат нас, как злой укор,

И льда хладней его объятье,

И поцелуй его – проклятье!..

М.Ю.Лермонтов «Ангел смерти»

- O, wie bin ich zufrieden, kuss mich, mein Schatz!.. Да поцелуй меня, твоего мужа, в этом старом дедовском доме. – Пела графиня Зонненфельд, кружась по огромному неприветливому залу. Неслышен звук шагов, словно скользила по холодным плитам, только подол платья цвета вишни, а не крови, соприкасаясь с поверхностью плит, создавал шорох, подобный шепоту осенних листьев в лесу.

- Гости, скоро будут гости! Ах, как же я люблю эти новые души, робкие желания, искренние чувства… Так легко искушаемые мной. - С удовлетворенной ухмылкой на безупречном лице, продолжала графиня. Путешествуя из комнаты в комнату, взором синих глаз преображала обстановку. Пыльные ржавые канделябры начинали блестеть, словно были только что куплены. Грязные треснувшие витражи завораживали любого под светом свечей. – О, как я люблю эти души…

Новая хозяйка старинного заброшенного замка прошла в одну из спален. Казалось, что время здесь остановилось, все мертво, даже застывший воск не источает тепло. А когда – то здесь вершила жизнь, все дышало, трепетало… Хищная усмешка проскользнула по губам змеей, сверкнув ядовитыми клыками в глазах. Секунда, другая… И комната вновь готова принять гостей, одарить своим теплом, убаюкать сладким сном.

- Nigra in candida vertere *. – Прошептала, сделав шаг к двери. Но остановилась… Что-то здесь было не то, что-то источало истинный свет. – Так-так-так… Посмотрим…

Медленно провела взглядом по комнате, что-то ища, словно сокол высматривает жертву. Мягкое кресло, небольшой изящный столик с подсвечником, комод, удобная кровать из красного дерева… Комод… Она подошла к нему, начала открывать все ящички: деревянный гребень, бусы, подвески… И вот оно, теплое, трепещущее в руках маленькое хрупкое сердечко. Письмо, прекрасно сохранившееся за столько времени, дрожало в руках графини, заранее зная свой исход. Хозяйка пробежала взглядом по строчкам, мило улыбаясь. Признание юноши в любви, в его первых чистых невинных чувствах – это так прекрасно.

- Так вот, что у нас тут такое милое. Письмецо от глупого мальчишки, который полон любви к своей Аннет. И как она это только не сожгла? – Брезгливо взяв кончиками пальцев письмо, бросила его в камин. – Вот так-то лучше.

Подобно древнегреческой богине Персефоне, Аделаида Зонненфельд с гордым горящим взором вошла в библиотеку. Тишина плотным серым бархатом сразу же окутала графиню, пытаясь слиться  с ней в одно целое. Но что может сделать этот сгусток энергии самой могущественной женщине в высших и низших мирах?.. Аделаида прошла внутрь помещения, плавно обходя массивные стеллажи с множеством книг различных эпох. Её темно-синие глаза заметили средь стеллажей что-то белое, похожее на мрамор. Она неспеша обогнула стеллаж и увидела Мраморного ангела, держащего  огромную книгу с выбитыми на не переворачиваемых ветром страницах именами. И в воздухе запахло чем-то свежим, словно только – что прошел дождь, но окна закрыты… «Когда мраморный ангел, любой из стоящих НА земле заплачет по-настоящему, лежачие ПОД землей откроют глаза. Ангел плачет и начинается прелюдия Апокалипсиса… Сначала она открывают глаза, а потом… А потом они восстанут. Перламутровыми слезы будут у Ангела Альбиона, обычными – у Ангела Бостона, а у нашего Ангела они будут алыми. Наш Ангел будет плакать кровью.»: раздался детский шепот, смешиваясь со звуком ливня за окном.

- Будет плакать кровью… - Шепот продолжал раздаваться, эхом отдаваясь в каждой книге. – И ты это  знаешь…

Глаза графини заблестели и в библиотеке стало жарко, как в печи. Белоснежная грудь, скованная тугим корсетом взволнованно поднималась, а изящные руки с нечеловеческой силой сомкнулись на спинке кресла.

- Замолчи! – Прошипела Аделинда, показывая раздвоенный змеиный язык. – Ты хочешь репетиции?

Графиня Зонненфельд подошла почти вплотную к ангелу, дыша ему в лицо потоком обжигающего воздуха. Чему-то усмехнувшись, она коснулась мраморных губ Ангела своими нежными губами… Лицо Ангела исказилось от боли, и из глаз его потекли кровавые слезы. Густые, алые слезы медленно стекали с гладких белых щек, падая на каменные страницы книги Смерти.

 - Плачет кровью боярышник высохший и ангелы заплачут, осталось ждать не долго, да? Мои белокрылые лебедушки… - Смеясь, слизнула каплю крови с щеки ангела и вышла из библиотеки, напевая всеми забытые песни.

В полной напряженной тишине раздался то ли стук, то ли скрежет в окно. Это всего лишь ветка боярышника, оплетенного белым вьюнком. За стенами замка царствовал холодный ливень, а вместе с ним, хохоча, резвился северный ветер. Наотмашь и насквозь бил своими воздушными рукавами по лицу всех, кого видел. Он не щадя срывал с деревьев листву, пожевав её ледяными губами, выбрасывал на землю. Было слышно, как стонут от боли деревья… А ветер, как свирепый варвар, которому неведома жалость, бушевал, громко хохоча. Его пронизывающее дыхание просачивалось в замок, щекоча пламя свечей, отчего те извивались, как тонкие желтые змеи…

Графиня слегка улыбнулась, спустившись плавно по лестнице в холл. Каждое её движение было мягким, неторопливо идеальным, чарующим. Но в тоже время её гордая осанка предупреждала, что не так глупа и доступна эта женщина. Кожа, подобная лепесткам ландыша, такая же нежная и белая светилась в окружении свечей. Роскошные мягкие локоны цвета жидкого золота спадали по её плечам, игривыми колечками ложась на груди. Спустившись с последней ступеньки, вошла в холл. Там её ждало идеально черное, блестящее фортепиано, с белоснежными клавишами. Яркие блики играли на его крышке, как - бы призывая и маня к себе.

Аделаида мягко опустилась на стульчик, прикасаясь длинными изящными пальчиками к клавишам. Это было сродни ласковому поглаживанию, настолько бережно она прикасалась к ним. В замке растворилась тишина, уступая место печальному вздоху фортепиано. Словно бабочки, порхали её пальцы над клавишами, извлекая из самых потаенных глубин сотворения мира безупречный звук… Эта мелодия была пронизана печалью, и как паутина, её оплетала боль. В замке все замерло, даже казалось, что ветер за окном успокоился, прислушавшись к капели из слез. Глаза графини наполнились  слезами, её грудь прерывисто вздрагивала, будто она сейчас заплачет, не сдержав эмоций. Её окружил ореол тоски и печали, настолько была проникновенна эта мелодия. Так плачут ангелы… С её темно – синих глаз скатилась прозрачная слезинка, упав на клавишу, разбившись вдребезги. Она молча плакала, не переставая играть, но вот последняя нота… Последний вздох… И туман рассеялся, оставив графиню с заплаканными глазами сидеть возле старинного пианино.  Её изящные руки дрожали над клавишами, и образ Аделаиды больше был похож на маленького плачущего ребенка, потерявшегося в лесу, чем на графиню Зонненфельд. Её огромные глаза, похожие на бездонный океан, впитали в себя всю боль, извлекая из глубин прозрачные с голубым отблеском слезы. Казалось, что иллюзия слабости и ранимости исчезла, но она еще отдавалась глухим эхо в серебряных бокалах.

Не переставая, тяжелым занавесом струился поток воды с темных небес, заливая землю. От усталости его тело поддавалось каждому порыву ветра, иногда он падал в грязь. Его босые ноги уже не чувствовали холода, он словно стал единым с дождем. Жалкие выцветшие лохмотья были насквозь мокрые, облепившие, подобно жадным пиявкам его изможденное тело. Уже не хватало сил, чтобы сделать вздох, он шел, не поднимая глаз. Волоча замерзшими ногами по земле, не замечая сколько прошло времени, он наконец-то вышел из леса. Закинув голову назад, он посмотрел на темное небо, глубоко вдохнув воздух. Он поднес правую руку к лицу, проводя ей по щеке: « Как я замерз, даже пальцами рук пошевелить не могу.» 

- Эрвин… - Чей-то тихий ласковый голос донесся до его ушей с очередным порывом ветра.

Он резко повернулся и увидел недалеко от себя старинный замок, обвитый ядовитым плющом и белым вьюнком. Спасительный приют для заблуждавшейся души, манящий к себе теплым светом, выбивающимся из плотных штор. Разум Эрвина не мог сопротивляться этому колдовскому  иллюзорному Раю.

- Эрвин… - На этот раз нотки усталости пробежались по глади голоса, оставив глухой отпечаток.

Он не смог устоять, в глубине его потрепанной души что-то встрепенулось, подобно маленького огоньку, стремящегося стать костром. Надо сделать всего лишь шаг, какой-то ничтожно малый шаг… И перебирая оледеневшими босыми ногами, Эрвин шел к замку, как мотылек, летящий на губительный свет. Шаг… Еще один… И он стоит перед тяжелыми дубовыми дверьми. Но они не распахнулись перед ним, он должен сам их открыть, должен сам сделать выбор…

Не долго думая, он, собрав последние силы, открыл двери.  В лицо ударил порыв теплого воздуха, смешанный с ароматом сладковатых духов. Зал был настолько уютным, что Эрвину захотелось упасть на пушистый ковер и заснуть, согреться возле камина и больше ни о чем не думать. Он медленно прошел в середину зала, с опаской озираясь, словно кого-то остерегался. Треск камина успокоил его расшатавшиеся нервы, все говорило о том, что ему не откуда ждать беды.

- Здравствуй, душа моя. – Очаровательно улыбнулась графиня, возникая за спиной бродяги.

- Кто? Кто здесь?! – С неимоверным ужасом в глазах и застрявшим криком в горле, Эрвин отскочил от Аделаиды, руками закрывая лицо.

- Тише, ангел мой, тише. Кого ты испугался? Меня ли? – Словно убаюкивая маленького ребенка, графиня Зонненфельд, нежно и легко коснулась плеча Эрвина, - Я не враг тебе, не бойся.

С той же лучезарной улыбкой на лице, она взяла его руку и медленно поднесла к своему лицу, согревая своим теплым дыханием его замерзшие пальцы. Эрвин не мог сдвинуться с места, он был словно околдован, настолько это было для него непривычно. Еще никогда к нему не относились с заботой, с трепетом и любовью, пытаясь защитить от бед сурового мира. Ведь с самого детства он был изгоем, был проклятым людьми за свой дар или проклятие. Он видел, как умрут люди, какой смертью и когда это произойдет. Он еще с детства пытался предотвратить это, пытался отсрочить эту дату. Но никто его не понимал и становилось еще хуже. Пытался спасти одного, умирали двое. Его поймали и пытались сжечь на костре, как колдуна, но ему удалось сбежать. И несколько лет он скитался по земле, нигде не находя себе приюта.

- Эрвин… - Тихо позвала его Аделаида. – Ты так устал, тебе надо покушать. Здесь есть все, что ты захочешь: самые лучшие вина, нежный ягненок и горячий хлеб. Кушай на здоровье.

Он молча сел за стол, одним глотком осушил бокал вина и закинул голову назад, закрыв глаза.

- Не задавай вопросов, я тебе сама все расскажу, когда придет время. – Сев напротив него, графиня отломила кусочек хлеба кончиками пальцев и окунула его в соль. – А ты знаешь, что распятому Иисусу губы смачивали уксусом, а не водой? Да и умер он, как убийцы и рабы. Вот посмотри!

И перед Эрвином возникла картина казни Христа. Его казнили на закате. Окровавленный Иисус висел прибитый кольями к кресту, голова в терновом венце была скорбно опущена. Кроваво красный диск безразличного солнца уже скрывался за горой. А со Средиземного моря надвигалась Тьма. Создавалось ощущение, что эта Тьма впитала в себя все первородные стихии и истерию многотысячного города. Эта  истерия еще надолго накроет эту землю, долго еще святая земля не будет знать покоя, за неё будет идти непрерывные войны - сначала евреи будут биться между собой, затем приход арабов, потом три крестовых похода, а потом долгая кровопролитная грызня арабов с иудеями.

- Зачем вы  мне это показываете? – Осушая второй бокал, спросил Эрвин, немигающим взором смотря графине в глаза.

- Это просто напоминание того, что даже Смерть можно обмануть, но от неё не уйдешь. – Словно вспоминая прошлое, Аделаида чуть прикрыла глаза, чувственно выдыхая воздух из груди.

Тебя распяли на Голгофе,

К злодеям причтен был.

Кричали все тогда: "О Боже!",

А ты молился, ты простил.

Иисус Назорей Царь Иудейский,

Ты прибит был гвоздями к кресту.

Этот час давне кто-то воспевший,

Обращался к Иисусу Христу.

Твои мучения я помню,

Все было словно, как вчера...

И уксус на губах кисло-горьку,

И последние громко слова.

За них мучения принял ты?

От тлена их хотел спасти?

Все это глупые мечты.

Они в грехе себя нашли...

Ты проиграл, мой славный мальчик.

И кровь с водой - не козыри.

Одно лишь смутно - жалко,

Что умер ты, как убийцы и рабы...

- Я помню все, как вчера… Бедняжка мой… - Со змеиной ухмылкой на губах, слизнула кончиком языка соль с кусочка хлеба.

Эрвину показалось, что это был раздвоенный змеиный язык. Он был готов поклясться, но сослался на крепкое вино.

- А помните, мой дорогой Эрвин святую инквизицию? Да… Были времена… Наполненные жаром костров и воплей ни в чем не повинных женщин. Ах, эта Варфоломеевская ночь! Эта свадьба! Отчего у вас ужас в глазах, мой милый? Что случилось?

- Кто ты?! Кто? – резко встав со стула, он закричал, скидывая со стола бокал.

Графиня медленно встала из-за стола, поправляя левой рукой пышную юбку платья. Все с той же ухмылкой, с тем же хищным взглядом подошла к нему вплотную. Обжигая его шею горячим дыханием, и неторопливо проводя кончиком раздвоенного языка по его набухшей вене, шептала:

- Слишком долго ты мучался, мой милый. Ты так хотел быть как все, быть вольным, хотел любить, как все любят на земле. Избранный или проклятый? Дар или проклятье? Ведь ты так возненавидел эту жизнь, этих людей… И хочешь умереть, но не видишь свою смерть. Да, душа моя? Я предлагаю тебе игру. Игру не на деньги, а на жизнь. Согласен?

Он не мог слова сказать, не мог пошевелиться, настолько он был пьян и одурманен ей. Полное отсутствие мыслей в голове, и никакого контроля над своими действиями.

- Да.

Веселый хохот наполнил помещение, хищно скалясь клубком теней в углах.

- Великолепно… У меня есть несколько ядов и кажется есть противоядие. Ты пьешь яд, а потом я даю тебе противоядие. И так несколько раз.

Эрвин взял из рук графини маленький пузатый флакон, наполненный прозрачной жидкостью. Откупорив его трясущимися руками, выпил до дна.

- Ложись… - Аделаида помогла ему лечь на ковер перед камином, а сама рядом присела, с улыбкой на лице, наблюдая.

На лбу стали проступать капельки пота, а дыхание участилось. Мышцы стали расслабляться.

« 13-летняя девочка. Её поймали инквизиторы и долго пытали в подвале, избивая изможденное тело кнутами. А после её зверски насиловали, нанося сильнейшие удары по лицу. Её крики никто не слышал. Для всех она была ведьмой, невестой Дьявола. А потом её сожгли. Но мало кто знал, что она была простой девочкой, мало кто знал, но молчали все…»

Видя, что скоро Эрвин умрет, графиня поцеловала его в лоб.

- Там! Там! Девочка! Её! Они её убили! – Эрвин стал кричать, пытаясь отпихнуть Аделаиду.

- Тише, тише… - Она в него влила еще один флакон с ядом.

Она убивает, она и возрождает…

Он забился в конвульсиях, из носа потекла кровь, а кожа стала белой, как полотно. Сердце не выдерживало нагрузки, капилляры лопались… И было нечеловечески больно.

- Не хочу! Не хочу умирать!

-Что, ангел мой? – Изумилась графиня, наклонившись к нему.

-У тебя такие синие глаза… - Каждое слово требовало усилий, каждый вдох отдавался острой болью в ребрах.

Она опять поцеловала его в лоб…

Дыхание нормализовалось, боль отступала.

- Я не хочу. Ты слышишь меня? Не хочу умирать – это слишком больно.

-Больнее жить.

- Но лучше жить… - Он прошептал, беря нежную руку Аделаиды. – Кто ты?

Графиня Зонненфельд выпрямилась, но без гордости в глазах, а даже с ноткой отчаяния выдохнула.

- Слишком ты долго мечтал о смерти, слишком часто ты её видел. Но знаешь ли ты, кто за этим стоит?..

Он молчал, ждал продолжения… Молчал, ждал услышать истину, правду…

- Прости. – Аделаида нежно коснулась мягкими губами его губ, сладко целуя. – Прости. От моего поцелуя противоядия нет. Ведь тебя поцеловала сама Смерть… И поздно, ты уже давно выбрал свой путь. Ты слишком хотел умереть.

Эрвин обмяк на её руках, с благодарностью и укором, посмотрев в её глаза.

Она встала с ковра, поправила левой рукой платье. Ведь она знала, что все так и будет. Подойдя к фортепиано, графиня села за стульчик, мягко опустив пальцы на клавиши. И снова она доставала из глубин своей души печальную мелодию, смешивая с вечной грустью в её синих глазах… Пальцы порхали над клавишами, а из глаз текли прозрачные детские слезы…

*Превращать черное в белое.

13.11.09

Приложение к рассказу.

Иисус.

Тебя распяли на Голгофе,

К злодеям причтен был.

Кричали все тогда: "О Боже!",

А ты молился, ты простил.

Иисус Назорей Царь Иудейский,

Ты прибит был гвоздями к кресту,

Этот час давне кто-то воспевший,

Обращался к Иисусу Христу.

Твои мучения я помню,

Все было словно, как вчера...

И уксус на губах кисло-горьку,

И последние громко слова.

За них мучения принял ты?

От тлена их хотел спасти?

Все это глупые мечты.

Они в грехе себя нашли...

Ты проиграл, мой славный мальчик.

И кровь с водой - не козыри.

Одно лишь смутно - жалко,

Что умер ты, как убийцы и рабы...

27.07.09

Инквизиторам.

Вы огнем очищаете землю от смрада,

Книги, люди, картины - горят...

Какова ваша цель и награда?

Вы считаете, вам  Это простят?

Поджигайте дома, убивайте поэтов,

А ведьмарок насилуйте, сил не щадя!

Возгорится же пламя подобно рассвету,

Будет пир мне и слава. Да будет война!

Здесь церковь правит моим Адом,

Здесь все кресты измазаны в крови.

Сравните жизнь с библейским садом,

Ведь все вы грешники мои.

Сжигай людей, дома, немой инвизитор,

За веру, за церковь и за себя.

Чужих жен и любовниц ты похититель

Не молись, не уйдешь от любого греха.

Мы в огне, мы танцуем, мы дикие люди!

Нам неважно кто завтра будет сожжен.

А монахи в церквях всего-лишь слуги,

Как немые рабы у зрячих икон...

27.07.09

Апокалипсис.

Разольются небесные реки,

Нас окутает снежной водой.

И потухнут церковные свечи

В час предсказанный чьей-то рукой.

И молитвы повсюду лишь слышны,

Кто-то плачет, а кто-то кричит.

Водка, петли, затупленны бритвы,

И покойник у гроба стоит...

Апокалипсис - чья-то ошибка,

Чей-то смех в спину старых богов.

Рвется, рвется секундная нитка

Это жизнь, безрассудная ложь.

Воздух пахнет чем-то горелым,

Небо плавится и облака

Затянулись в предверии смеха.

Лишь мой хохот, да сини глаза.

28.07.09